Берегам домашней речки посвящается...

Тихой сапой подкрадывались сумерки. Ну что ж, последний заброс - и все. Щелкнула откинутая дужка, указательный палец чисто рефлекторно проверил - не захлестнулась ли плетня за кольца. Вот уже вздрогнула и взяла разбег старая добрая Мега, прогибаясь, как кобра перед броском, и взгляд, устремленный на приманку (не зацепилась бы, уж больно кусты близко!), заскользил прочь от травы, от золотеющих на мелководье листьев ивы, по вечерне-умиротворенному, но все же чуть рябоватому, зеркалу воды, туда, где небо синим покрывалом ложится на землю, куда сейчас рванется, как овчарка с поводка, хромированный кусочек латуни. И кисти рук уже готовы были последним движением порвать воздух, внезапно сгустившийся и засвистевший в тюльпане, как вдруг все остановилось. Кастмастер бестолково крутился вокруг удилища, наматывая на его вершинку поводок, недоуменно позвякивая тройником. А Он, медленно распрямляясь, неотрывно - зачарованно смотрел на разворачивающуюся картину. Там, за Рекой, в очередной раз начинался последний акт бесконечной драмы…

Старый волшебник Закат медленно уходил за линию горизонта (такую несуразную в этом Городе) и с его безнадежно поникших плеч стекали последние струи кипящего золота зари, сваренного им в старом, как этот мир, алхимическом тигле из тяжкого свинца сентябрьских облаков. Но вся ослепительная мощь этого перворожденного огня бессильно струилась по стальным скелетам башенных чудовищ, наступающих на Реку безликими серыми коробками расползающегося города, не в состоянии смыть их гротескные отражения с поверхности воды. И мириады мириад песчинок, устилающих ковер будущего пляжа, казались вражескими бойцами, которых все подвозили и подвозили старенькие шаланды, чьи помятые жизнью борта наверное еще помнят хлопанье крыльев цапель, взлетающих при малейшей тревоге из когда-то росшего на том берегу тростника…

Будто пытаясь освободиться от наваждения, Он провел рукой по лицу и отступил на шаг назад. Под ногами заскрипела, выцветшая от солнца и дождей, брошенная кем-то пивная банка, а на прибрежном мелководье, расталкивая первое золото осени, нахально - саркастически покачивался полузатонувший пластиковый стакан. «Вот уж хрен тебе! Сам давись своими огрызками!» сказал Он бездушному Городу и, подцепив тройником все еще болтающейся на конце лески блесны, брезгливо бросил стакан в пакет, в общем-то предназначавшийся для рыбы. Туда же полетела и банка, и еще какие-то ошметки «цивилизации». Скрипнула застежка кукана, освобождая ошалевшего от такого поворота событий единственного пленника, после недолгой паузы метнувшегося серо - зеленой тенью прочь от ненавистного берега.

Река умирала… Но еще оставались несогласные с этим, а значит - оставалась и надежда!

С уважением, Uncle